REVIVAL THROUGH RECOLLECTION

SCENE ONE

Against dim light of a little window, in a black bathhouse[1], on a bench along a sooty wall were sitting colossi; I was not able to recognize any of them, though I knew they were close people: mother and neighbourhood women. Their forms were incredibly solid, awe-inspiring, intimidating, beautiful and expressive (monumental, as I define it today).

Subsequently, in my works I strived to create similar awe-inspiring figures. Finally, I got a chance to demonstrate my skills in public ― the art department of the republic ordered a road-sign poster for a motorists’ rest area. Luckily, for the same money, the customer willingly agreed to a wooden sculptural composition instead of a poster. Wood was delivered to the scene immediately, we installed the stumps upright, and the six-year-long work began. In each figure of the composition, I attempted to engrave the childhood episode in the bathhouse. The size of log commanded a strict volume of the figure and certain emergence of the form into space. Under definite confining circumstances, I had to convey motion, keep the proportions and prevent any distortion.

After prolonged reflection and research, I was finally able to attain some satisfactory result, although I had to resort to some contrivances imperceptible to the spectator. The fact that I cut the figures in the open air helped me define the level of consolidation: find balanced size for figures, make them fit in that particular landscape, instill them harmoniously into the medium. Indeed, this varies depending on whether the work is performed indoors or outdoors. When working indoors one might find himself carried away by minor elements, which results in excessive detailing of the form; it makes the piece look like a moulage rather than a sculpture. The difference between the two is that the moulage copies external forms whereas a sculpture structuralizes the piece from within. It copies the real life directly, whereas sculpture raises life to power by means of structuralizing and consolidating internally.

I did not notice six years pass while working hard day and night, without days-off or holidays, trying to define that difference and resolve it in practice. I was working on the outskirts of town, where often I had no one but myself to talk to ― perfect conditions for analysis. Technically those seventeen figures were a static construction; however, I strived to resolve better than that ― to convey dynamics through the confining volume of a log.

In the guesthouse Iljinski, I took up a seven-piece monumental-decorative composition, the Round Dance. Seven figures of round dancing girls would symbolize seven epochs of Chuvash history. The task was interesting and rather difficult. I am still delighted with that work. A figure in motion within a confined volume is a challenging task, and I managed to work it out at a high level.

Nevertheless, the black bathhouse, Egypt, and Luxor still gave me no rest. Colossal sizes of sculptures, precise detailed process, and consistency of forms excited my imagination.

At last, I was given by authorities an opportunity to reach those heights. I thought of composing a cavalry. The sculpture would consist of five riders. I am sure that equestrians made of logs are something unknown to the history of sculpture. I processed and joined with rust-resisting bolts three oak stumps as wide as one meter in diameter to make one rider. The three elements were: 1^st log - the front of the horse, 2^nd – the horseman, 3^rd ― the rear of the horse. The whole composition with the base would emerge as high as 7 meters. There would be no pedestal as such: thick iron rings of metal pipes would emerge from under the ground and continue in the bodies of the riders.

Such a unique solution made the composition resemble a pipe organ in open 3D space; the awe-inspiring expression of it still gives no peace to some local residents, politics and their accomplices, and connoisseurs of art.

In my quest, I strived to break free from pedestals, because those assume earth’s surface and gravity. All the naturalistic sculpture of our era is somehow connected to the forces of gravity. Many examples of Ancient Greek, Roman, European sculpture would serve as a clear evidence of this principle. For ages, the attachment to gravity would strangle development of sculpture as an art. Therefore, the disappointment in anthropomorphic sculpture in present time and its replacement by compilation of real objects is not surprising. When the mind is deadlocked the work wrecks. Understanding, or rather feeling it, I have always tried to avoid composing sculpture according to the principle of dolmen ― when two upright stones support the third. I opposed to it with a type of sculpture constructed around some energy point within. Such an approach does not assume necessity of a pedestal to meet the necessary plasticity of sculpture. If there is no pedestal, there is no bottom or top, front or rear, i.e. the sculpture attains three-dimensional volume. We understand it perfectly now after astronauts’ experience proved that beyond the influence of Earth there is no top, no bottom; thus, this approach establishes conformity of artistic and technical experiences of a person, which is an important factor in balancing the perception of the universe.

In the quest for plastic solutions in fine art, I came to conclusion that forms develop differently beyond the forces of gravity. Everything begins with an idea, which serves as an energy point; the form builds itself around it and evolves into space along the power axes, while the medium resists the process. In order to preserve itself the idea is struggling, as a result new shapes loom in space; they may be quite fantastic, but the will of the human changes their course and forces anthropomorphic solutions. In that respect the human likens to Creator. Hence, I can compare Sculptor with Creator, can’t I?

SCENE TWO

Through crevices in the wall of the collective farm forge you can see a yard. In the yard, children of your age are running barefoot on green spring grass. There the world is lively, joy, ringing, colourful; it is only perceived that beautifully when within the walls of the smithy, standing at the forge day and night, pulling handles of the ash-box bellows. You are placed here not to make money, but simply for a peasant principle that says, “Children must be put to work from an early age”; 200 grams of grain for one working day is not a big revenue for household. Nevertheless, that was the psychology of a kulak man, or rather, a dispossessed kulak, who once exiled to the hell of communism Belomorkanal[2] managed to return to his native village, already the socialist hell. The middle zone of Russia is not subtropics by climate; you have to work in order to survive, more than that, everybody has to work, the old or the young from birth to death. This simple axiom was evident to my father and he would try to instill it in us. People would often work just for the sake of work, which formed authentic principles of Folk Faith, which is still followed by the Chuvash, who were not spoiled by Christian promises of heavenly bliss. According to this unique faith, the afterworld is the same as the present, but in reverse order; and there too they work round the clock to get bread, to warm, to dress, etc. Therefore, from an early age the idea is instilled in children that sanctity is sweat and blood, and that the worldly sins (aiăp), are not forgiven by anyone on Earth, and are only discharged for săvap, which is to be accumulated through labour. These simple morals enable people to survive and should an opportunity arise to create beauty around. The woodcarvings on houses and utensils of the Chuvash arrest one’s sight by skilfulness, and the delicate fine embroidery is well known in the world.

An appropriate environment, definite precepts bring up a person of labour. Many great workers of humanity such as architect Peter Iegorof[3], scholar Nikkolai Bichurin[4] came from this environment.

The work of a sculptor is akin to the labour of a peasant: plough badly, sow badly ― get bad crops. Similarly in sculpture everything from framing to shaping and moulding must be made thoroughly, especially if it is a wooden sculpture. Generally, people think a sculpture made of wood is trivial, but the truth is, it is within a wooden sculpture that the precise reciprocal embodiment of the artist and his creation takes place, because nothing is to stand between them.

A tree that stands alone has a sacral meaning to a follower of the Folk Faith; it represents the axis of the universe, which links the Terrestrial World and the Afterworld with the Celestial World. The prayers uttered by this tree reach all the Worlds. There the Chuvash give a child a secret sacral name, which once given makes the child a Şyn, i.e. a counted person of the Universe. The Mari[5] belt the tree and it becomes Mari[6], i.e. a human being. After that, they can talk to it as if they converse a human. The same meaning is attached to the tree by the Udmurts and the Erzia[7]. It is according to the concepts of the Folk Faith that a person introduced to the universe doesn’t disappear without a trace, he lives forever in various hypostases, therefore it is unnatural that he’s born to this world again (to them the idea of a man restored from the Afterworld seems unpleasant). Similarly, a tree cut for stumps does not die; every cut becomes an independent unit with its own energetic, magnetic field, and its own internal plasticity.

Throughout my long practice in wooden sculpture (I processed 96 stumps), many times I came to one conclusion: you cannot shape wood without feeling as if it is your own body. Only then, you feel the bodily pain of every mistake, which will not let you deviate from the original idea. Certainly, one may ignore the essence of wood, kill it, and process it with machine tools, but such “creation” will not breathe any blessed warmness, but dead coldness.

Not long ago on my way to Shămărshă[8], I parked in the rest area, where the composition of 17 wooden sculptures was installed by me in 70s. Worn-out and unattended like old labourers they still radiate heartily warmness. Unfortunately, in 36 years, we only managed to recondition them once, and we have not had funds for a thorough restoration. By the way, for over decades the composition Round Dance stays abandoned in the area of Resort Iljinski. The work of art has never been repaired and has never been analysed by art-critics.

There are art-critics in the republic, with the degree, twice or trice honoured with state prizes, but there is no Art-criticism; it is replaced by absolute profanation of the discipline. Because there is no scientific analysis and social evaluation of the pieces of art any political wimp may do whatever he wants with the creation of an artist. The works of art are designed and installed in certain places not by random choice ― in first place, but it is the challenge of times. It is the challenge to balance the powers of the Universal order, like the Pyramids in Egypt, Eiffel Tower in France, Statue of Liberty in America and many other monuments little-known, but significant for that area.

While my Cavalry was standing in open air at the location it belong to, facing west, the waves of mass discontent and natural disaster passed over it; like lightning conductor, it would ward off all the negativity. As soon as they moved Cavalry behind some bathhouse and placed it against a Ferris wheel facing two factory stacks, not even caring to wash off the soot, it become quite clear to everyone that something is desperately wrong in Chuvashia. Unploughed and unsown fields, factories and plants made into markets for foreign trade, drug addiction, alcoholism, unemployment ― all that would stand in sharp contrast with unprecedented self-aggrandizing of the authorities. Everywhere would rise architectural monsters with golden domes, not only sucking all public money, but paltry pensions of retired people as well, cross-like monstrous monuments, reminding of Stalin times ― this has become reality in Chuvash Republic. It may be tolerable, but it goes way beyond that ― such a regime creates many dwarf tricksters, omnipresent they enter every active sphere of society and “skilfully” degrade it. The same faces seen as sponsors, as connoisseurs or representatives form society penetrate every initiative, pervert ideas, rob funds, and withdraw. This kind of scheme debased the idea of creating an ethno park in Cheboksary, the same happened to the ethno complex named after Nikkolai Bichurin.

The idea of a monument to militiamen who gave their lives for peace turned into absurdity. Originally, a fountain was designed to symbolize peaceful life on Earth, guarding which the militiamen lost their lives. All of a sudden after some time, there in that place appears something frightening, threatening all living beings ― a hand with a chastising sword. The authors of this group “monument”, which resembles Stalin’s kiosks of rolls of honour; they actually replaced the idea of Guarding with the idea of Revenge. I believe, militia is not an office of punishment, but a guarantee of safe life; a militiaman goes into street to protect peaceful civilians. This controversial replacement turned once cosy nook of the town, a favourite spot for mothers with children to recreate into a smoking area for the students of a tourism institute nearby. It is none of sculptor’s business to criticise anybody, but I feel like it is my time, part of my life, therefore I hold responsibility for what is going on in society.

***

The most important conversation of a master with his ideas takes place in his kitchen, i.e. his workshop. Before you start a conversation, you have to brace yourself, establish control over emotions, abstract from daily routine and then set to work on a new creation. Work done under such conditions is related to the soul of the master, the creator, it is therefore very painful for the sculptor to part with his creation. I do not rush to part with my creations, only few exceptions now belong to Tretyakov Gallery, Russian Museum and foundations and museums of Russian Ministry of Culture. I consider every piece of my work a member of my family, the jysh[9], and relatives are not for trade.

Not any creation is accepted in my family. If one is a bad character, I will try to fix it, but if it still does not come out well I destroy it, therefore I only have good characters, well-wishers in my family. A well-wisher has a positive magnetism, is a donor. A creation with such spirit is not easy to make. First, scrupulous work on structuralizing is performed. Then, I animate it with part of my soul, the Chun[10].

According to concepts of the Chuvash, who follow Folk Faith (Halăh Inemĕ), Cun (soul) is a tear of God. This very tear is dropped by master into his creation. The act may be painful, may cause at least few weeks of emptiness as a reward for generosity. Nature is generous too ― it quickly replaces the loss.

I had no problem choosing themes for work. I have ideas for 300 years ahead, however as I am not granted such longevity I take up the most urgent, ultimately conceptual themes. I think what characterizes my works best in this regard are the series Involution, which includes Creator, Thunderer, Aştaha (the lord of Underworld). The works Passion, Ikar, Tired Angel do not fall under the tradiotional concept of having front, rear, top or bottom; every side and detail of them manifest an idea, one will not have any problem placing, putting, and hanging them when demonstrating.

Now I am free and I do what I want and how I want on any topic. By the way, I think, my works do not stick to certain themes; a theme would assume a plot that demands theatricality. In fine arts, they are not substantial. In my creative work, they are replaced by events: in my work I do not play the situation, but bring it into world. You can bring out any notion; there is room for “realism without borders” as said by Roger Garaudy. The impressionists worked in that manner in the beginning of last century, but that movement did not affect sculpture. Attempts to create something expressive, different only resulted in destruction of the school of sculpture. As a result, sculpture degraded into a state of fetishism and manipulations with natural objects. In painting, the impressionistic experiments were justified by fresh ideas of colour perception, whereas in sculpture such ideas had not yet ripened. Soon, space flights, knowledge of weightlessness suggested a completely different vision of shape forming ― without the effect of gravitation. This, of course, is the greatest mind-set discovery after mastering of fire and invention of the wheel.

SCENE THREE, ETERNAL

It is early in the morning; the sun is high; nature is blossoming all around. By sweat on his brow, a man is working on the soil: he needs to plough, prepare the grain, harrow the field, faultlessly sow, cover the grain, roll the arable from excessive evaporation – there is nothing to be neglected in this process, the future crop depends on thoroughness of each operation. Such is the work of a cultivator, so is the work of a sculptor as well, there are no trifles in their work, all is serious, all is significant, sacredly pure.

In 1992 at the height of perestroika in the country, on one hectare of land near the place I was born on a wood margin of settlement Baskaki in Shămărshă district I started a farm, manually processed the ground, sown buckwheat, which, unfortunately, froze. Unluckily there and then from the district office I received the penalty bill signed by the district’s public prosecutor for untimely submission of the reporting. I did not have money to pay the penalty, so I had to resign from farmer business. So disgracefully, my farmer business ended.

What was I to do? I was blocked all around by reigning power for being a follower of Folk Faith, hence a dissident. Monotheists miscalled pagans were persecuted in the republic. The inquisitional mission was lead by the same members of nomenklatura[11].

Years would pass by… While still capable I started erecting monuments independently: sculptural composition Pirosmani near Batumi, a memorial marker to Nikkolai Bichurin, a haut-relief to Nikkolai Ashmarin[12] in the street named after him. The authorities awakened and at once barred me from doing this kind of work. Secretly from the “democratic” authority, I tried to take orders, but when they would found out the command would come at once: “don’t pay work of a pagan!” The list of non-payers would contain all the reigning elite, who successfully transferred their honorary office from communist heaven to the heaven of free market economy. Alas! I could have made many of my works of bronze should I have had enough money! I feel sorry for time lost; it is the greatest loss for a creator.

It is useless to sue them. The judicial system of Chuvashia is well known for its set tendency. I became especially convinced when the court on behalf of Russian Federation banned legal status of Chuvash Folk Faith.

Unfortunately, other people found themselves in a similar situation. Regular non-payments to agriculturists turned them away from agriculture; many fields are not ploughed, are not sown, not harvested. There are deputies, but there is neither agricultural nor cultural policy.

The people yield the values of its Folk Faith, and degrade turning into a mob without history, dignity, or conscience. The language of the people is being launched offensive against, year after year domains of its use narrow; in fact, the educational policy in Russia is of pronounced chauvinistic character― while Russians think 40% quota for Russian language in schools of Baltic States scarce, 3-4% quota for native languages of inorodets’[13] in schools of Russia seems too much to them.

It is ethnic environment that is wholesome for creativity. Therefore, it is especially painful for me to see the thousand-year traditions of the Folk Faith ravaged for the sake of insatiable ambitions of Russian Orthodox Church. I cannot keep silent on this issue because the Folk Faith and the language associated with it are sources of my inspiration, my creative life.

SCENE FOUR, Connecting to the Immemorial

When I was young, collective farms had to supply the state not only with grains, potatoes, vegetables, eggs, meat, butter, honey, but also with foals for Red Army Cavalry. The backs of army stallions must not be bent; therefore, they would hire agile children as grooms. Quite often, we would set up races on our horses. At one of such competitions, my stallion little by little started pushing forward, the partner, seeing it, whipped my horse at the head. Dismayed, the stallion jumped aside. I was falling into abyss... I was in dark blue skies, at ease, pure; below there the dust raised by my fall was gradually bedding down. The dust was slowly dissipating and through its veil I saw myself, lying with the arms spread on the ground. Some time passed. From above I was looking at myself lying on the road. I was seeing it all, I understood it all; amazing pure blue sky was shining through the dust. I wanted to breathe, but I could not. Suddenly from beyond the dusty veil there appeared my stallion and touched my face with its wet lips. Bliss! I breathed again! I was one again, I felt good and calm.

Now I know that two halves of “I” may exist separately: one is incorporeal and light, while the other is heavy and motionless. Often, very often at various exhibitions you can see only the heavy, motionless half, while the light and sensual half is not present. A sculptor may not have found the second half or ways to enliven it in heavy weight. As a result, the sculpture remains dead, lifeless. I believe, it is the sculptor’s own lively "I" that passes over into his artwork, therefore truly successful works are extremely seldom (in my opinion, of all artworks in the world only 2-3% may meet the criteria). Such works, as a rule, have peculiar aura and each of them is a source of energy, which is analogous to the energy of the sculptor-creator. The fertile creative power of the sculptor and a skilfully designed sculpture create a two-in-one creature, unique, figurative. That master who manages to embody two substances in one is truly happy.

The sculptor, working long and scrupulously on the form, “weaves” its soul at the same time. This process is similar to a mystical meditation, during which a mystery is conceived.

Portraying celestial creatures brings one closer to the worldly life of humankind. This is how the Celestial House of Gods and the Terrestrial House of people penetrate each other. Gods and people are friendly neighbours; it was so before the separation of Heaven from Earth.

The corporate world of gods and humanity was lost for human’s misbehaviour; however, the followers of the Folk Faith through prayers, sacrifice and callings to the spirits of ancestors and gods (netĕr) achieve sense of unity of the two worlds. As an organizer of such rituals, many time I felt the rapture of such communications. Delight causes desire to create. It is very likely that the passion to create is achieved on such prayers.

Rapture supplies energy. The origin of energy defines the resulting creation. The light reflected by moon provides a momentary effect, it is short-lived; the works created with this power are not rewarding, in fact, they absorb the energy of the spectators like a vampire. The energy of reflected light is apt to reveal miracles, such as weeping icons, icons crying blood, Holy Fire of Jerusalem, etc. However, a true sculpture comes off the field of vivifying light ― rays of Sun light; works with such energy flow will donate to you. To test such creation one should bring it out in open air. An artwork that stands the test of open air and the all-embracing sunlight is granted right to live among human beings.

Some long-lived masters understood that, which I am convinced of oftentimes. In Soviet time the Union of Russian Federation Artists, on competitive basis, would gather together sculptors (I attended it 7 times) at dacha named after Kardovsky in Pereslavl-Zallessky. There, of course, would come together the most advance guard masters of the art. Among them, there were people with different educational backgrounds, some without education, but each possessed something that let them work there. When you find yourself in such a circle, involuntarily you start judging your own creations from a different point of view; strong and weak sides of the work become obvious. Interesting ideas and secrets of creativity would be shared at the dacha. When I look back, I realise how much I gained at those meetings, there I understood importance of being oneself. It is a pity sculptors of new generation do not have that opportunity.

SCENE FIVE, WEIGHTLESSNESS

Flying in your sleep is so easy, you only have to concentrate, collect your strength, bounce off the Earth and fly ― fly over houses, hi-voltage wires, fields, forests. I wonder why none else flies, I show them how, and it is so simple after all!

A human being is distinguished from an animal by his practical experience, when he having laid the third rock over two stones it was the first step of overcoming the gravity. In order to take the next step in that direction he had to cut million rocks, lay them up into a pyramid and install the symbol of life on top ― the Ben-Ben, marking the victory of reason over the force of gravity. The results of this struggle are these remarkable masterpieces of architecture: Stonehenge, Luxor, Acropolis, and pyramids all around the world. Besides mastering weightlessness architecturally, humankind has always attempted to be independent of forces of gravity otherwise. Technological progress gave chance to really feel the advantages of weightlessness, flying to space has become humanity’s daily experience.

While man benefits from weightlessness physically, he still is a slave of gravity mentally. The process of liberation from forces of gravity is observed in sculpture especially. Among the first to break the principle of dolmens was Phidias, then Auguste Rodin and Marino Marini.

Practice proves the higher mind, i.e. the idea, emerges independent of the magnetic field of gravity as a point in space. This point evolves along given axes of intuitive search in open space. A sculpture, formed with this principle is distinctly different from artworks made according to the principle of dolmens. It does not need a base, a block, it actually does not need any of the attributes of traditional sculpture, it may be suspended, or just thrown on the ground, but under no circumstance will it lose its meaning. This method of free forming of an object in space provides unlimited possibilities for form-shaping creativity; a man becomes a true creator free form taboo and canons. The method is a modern means of creativity.

My sculptures emerged as intuitive ideas, then they formed into three-dimensional medium independent of forces of gravity, and they have single meaning any way you look at them, any way you place them. Conventionally they rest against three points ― it happened on its own. Started form a grain they acquired most intricate shapes within the framework of the idea. The sculptor here performs as the demiurge, the programmer and the performer at the same time.

Observable today in sculpture, formalistic manipulations with routine objects and technical products blocks one’s outlook. Sculpture based on principles of gravity mismatches today’s outlook; collision of views leads business up a blind alley, as is observable in practice.

Modern outlook is marked with free creativity without appeals, urgings, preaching; creativity is in free flight, independent of forces of gravitation. Shaping phenomena into objects, instead of reflecting reality, creating in accordance with the laws of sculpture as science ― science of shape forming in open space ― is an unconfined task, it is as immense as universe, and is fascinating. In this sense, it is absolute and all-powerful.

SCENE SIX, APOTHEOSIS, PRELUDE, A COMMUNIST OF WRONG CATEGORY

I was sitting under a school desk with a penknife in my hand and cutting a pencil into a shape. I was forced to hide there for my asocial background, I guess. All of my classmates had just been accepted into Pioneer organization. We had long learnt how to salute, tie the pioneer-tie, and to march. Yes, I had too. They accepted everyone but me; they took me aside and said I had not been on the list. Since then I degraded from being one of the best students into being the worst. I had to attend high school not in our district school but 18 kilometres away in foreign republic, hoping they would not recognize my “asocial background”.

Then came the time everybody would join the Komsomol Party, there too my name did not appear on the list. However, they would make me pay the membership fees; obviously, members of Komsomol, too, thought, “money does not smell”.

After one and a half years of ordeal, they finally accepted me in the Party. So eager I was to learn what sort of people they were. My father ― who was a man crippled by millstone, dispossessed and exiled to Belomorkanal, then injured when Defence of Moscow in World War II, who was contused but survived ― used to say that they were a kind of people, who would be forgiven any idiotic decision they make.

However, I could not learn where and how they took decisions, but soon I realized I was not the right communist:

When installing the composition Cavalry I broke my back and my legs gave away. With much effort, I crept to the party’s medical office across the street; I asked for medical help. A strict medical assistant told me they would only treat communists there. I said I was one, the very communist. She got a thick book out, looked in and said “You are not in; it means you’re a communist of different category”. I had to crawl away without help. After that, I was in bed one and a half year, never examined by communist medical service.

May be I was the wrong person. Meanwhile, my Folk Faith helped me understand my temple ― my body, stand up again, and continue my creative work.

I was even honoured and awarded some local prize, but I was happier to learn that my works were recognized by progressive museums of the country. Once, an employee of a local museum gave a swift look around and presented me a reference of ratings of Russian artists for 300 years, my name was there too.

However, the Apotheosis came with the letter from American Biographical Institute, notifying I was included in the list of fifty outstanding people of the Earth to be awarded The World Medal of Freedom. I concluded that there was something in the world, besides Christian God, that would take notice of a man’s hard work. Instantaneously, thinking it was some mistake, I sent a notice telling I had never applied for any award anywhere. It turned out, there was no mistake, and soon I received the World Medal of Freedom, #43 of 50.

I like the meaning of the medal; I come to understand it as “freedom from stupidity and abomination often performed by humankind, disguised with false ideas”. Well then, long live World Freedom!

Afterword

In this autobiographical essay, I did not attempt to criticize anybody or express anger, but on the other hand, I cannot go against truth. Life is the way it is, with all its contradictions.

Sometimes I want to see the world through rose-colored spectacles and be pleasing to everyone, but that would at once make me a two-faced hypocrite. I believe two-facedness and irresponsibility are major sources of evil in modern world. We have seen too many deceitful high-ranked civil servants, and we cannot ignore it.

You cannot disguise dishonesty in creative work too ― if one piece of that kind appears it is perceived as something repugnant; people would intuitively recognize it. I have not produced any work in order to please anybody; knowing that gives me strength and assurance that my work is right. I have met many beginners, who would go against their consciousness, yet not corrupted, and created works pleasing the momentary political agenda, hoping they would thus improve their living conditions: offered an apartment, a studio, granted membership of artistic union, honoured titles and awards. The life of that person would then turn into an endless race for more comfort, which he can only achieve if he pleased those who he had depended on. He loses control over his artistic identity, becomes a brute villain. A senior, covered by numerous awards, with few insignificant works, empty-hearted, uninteresting, he would near the abyss, and there...

It does not matter how hard religious adepts try to sell stories about after death resurrection (could one imagine any activity as repugnant as that), or about various reincarnations in bodies of other creatures (which is similarly repugnant). It is true, that a man is not given another chance to live under the Sun and sins he commits during his life are not forgiven, neither in this world nor in the afterworld. A person should live in this world weighing his every step, treasuring every hour of the day. I am not attempting to preach, I am saying it to myself, for myself. One should choose what pleases him; it is the matter of choice.

With respect for all,

Hvetĕr Matur

---

[1] In Chuvashia, “hura munca” is bathhouse with a stove but without chimney.

[2] Belomorsko-Baltiyskiy Kanal "White Sea-Baltic Sea Canal" is a ship canal that joins the White Sea and the Baltic Sea near St. Petersburg; originally, it was named after Stalin.

[3] Chuvash architect, the author of the famous railing of Summer Garden in St. Petersburg, 1731 – 1789,

[4] Chuvash priest, one of the founding fathers of Sinology, 1777 - 1853

[5] A Finno-Ugric nation of the Volga region akin to the Chuvash by culture, as well as Udmurt, Mordva, etc

[6] In the Mari language, the word “mari” means a human.

[7] Finno-Ugric nations of the Volga region, ethnically akin to the Chuvash

[8] A town in Chuvashia

[9] Chuvash for “family”, pronounced like yish.

[10] Chuvash for “spirit”, pronounced like choon.

[11] The nomenklatura were a small, élite subset of the general population in the Soviet Union who held various key administrative positions in all spheres of the Soviet Union: in government, industry, agriculture, education, etc. Without exception, they were members of the Communist Party.

[12] Linguist, author of Linguae Chuvashorum, a dictionary of Chuvash language in 18 volumes

[13] the term used by Russians when referring to diverse ethnicities of the Volga Region, mostly in Pre-Soviet Russia

ВОЗРОЖДЕНИЕ ВОСПОМИНАНИЕМ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

При тусклом свете маленького окошка в бане по-черному на лавке вдоль закопченной стены сидели колоссы, я никого из них не узнал, хотя знал, что они мои близкие люди: мать и женщины соседки. Формы их были невероятно цельные, пугающе красиво-выразительные (по сегодняшнему пониманию монументальные).

За всю дальнейшую жизнь я не испытывал такого впечатления, старался увидеть что-то подобное в музеях, пытался сам сделать, но все напрасно. Только спустя многие годы, при посещении Луксора в Египте встретил то, что хотел увидеть всю жизнь. При этой встрече от потрясения у меня наворачивались слезы, хотелось прижаться к колоссам, было такое ощущение, как будто мои близкие люди из бани по-черному не умерли, а переселились сюда.

В дальнейшем, в своих работах стремился создать такие же пугающе-красивые фигуры. Вот, наконец-то, выдался случай, в художественный фонд поступил заказ на написание плаката-указателя для площадки отдыха автомобилистов. На мое счастье, заказчик охотно согласился вместо плаката (но по цене плаката) установить скульптурные фигуры из дерева. Нашли дерево, кряжи установили сразу вертикально на место, и началась работа, продолжительностью в шесть лет. В каждой новой фигуре стремился запечатлеть воспоминания от виденного в бане в детстве. Размеры бревна строго контролировали обьем фигуры и выход формы в пространство. В этих строго определенных стеснительных условиях нужно было передать движение, соблюдать пропорции и не искажать формы. После долгих раздумий и поисков мне все-таки удалось достичь какого-то удовлетворения, правда при этом приходилось идти на всякие ухищрения, незаметные зрителю. То, что я их рубил прямо на месте под открытым небом, помогало найти точные размеры фигур именно для данного ландшафта, вписать в среду и, что очень важно, найти степень обобщения. Для помещения и для открытого пространства они разные.

Работая в помещении очень легко увлечься частностями, что приводит к излишней детализации форм, которая делает работу муляжной, чем скульптурной. Отличие их в том, что муляж просто копирует внешние формы, а скульптура структурирует вещь изнутри. Муляж напрямую копирует натуру, а скульптура возводит ее в степень. Мерой возведения в степень служат структурирование изнутри и обобщение.

В поисках этих различий, решений их на практике, незаметно пролетели шесть лет работы от темна до темна, каждый день без выходных, без праздников. Работа велась на отшибе, часто единственным собеседником был сам – идеальные условия для анализа. В этих семнадцати фигурах решал задачи статичной конструкции, однако очень хотелось в ограниченном обьеме бревна передать динамику.

В доме отдыха «Ильинский» взялся за создание монументально-декоративной композиции «Хоровод» из семи фигур. Семь фигур девушек, идущих как бы в хороводе, символизируют семь прошедших эпох из истории чуваш. Задача была очень интересная и довольно сложная. До сих пор сам в восторге от этой работы. В малом ограниченном обьеме фигура в движении – задача архисложная, но мне ее удалось решить на высоком уровне.

Но баня по-черному из детства, Египет, Луксор не давали покоя. Колоссальные размеры скульптур, точная детальная проработка, «выверенность форм» будоражили воображение.

Наконец, выдался случай попробовать взять и эти высоты. Задумал композицию «Конница» из пяти всадников. Всадники из бревен, точно могу сказать, невиданный случай в истории скульптуры. Дубовые кряжи диаметром до одного метра обработал и соединил по три штуки болтами из нержавеющей стали. Получились всадники из трех составляющих: передняя часть коня из одного кряжа, средняя из другого и задняя часть из третьего кряжа. Вся композиция вместе с постаментом поднялась на семь метров. Постамента, как такового, нет, толстостенные металлические трубы возникают как обоймы труб органа прямо из-под земли наружу и продолжаются в телах всадников. В результате такого уникального решения получилась композиция, напоминающая орган в открытом трехмерном пространстве, «пугающе красиво-выразительность» которой не дает до сих пор покоя местным политикам-обывателям и их приспешникам - знатокам культуры.

В своих поисках я стремился освободиться от постамента, ибо последний предполагает поверхность земли и силы гравитации. Вся натуралистическая скульптура нового летоисчисления так или иначе связана с силами гравитации. Действие этого принципа наглядно можно увидеть на примере многих произведений древней Греции, Рима, Европы. Эта привязанность сковывала развитие скульптуры как науки, искусства, поэтому полное разочарование в антропоморфной скульптуре нашего времени и замена ее компиляцией натурных предметов не вызывают удивления. Когда сознание упирается в тупик, дела разваливаются. Понимая, вернее чувствуя это, всегда стремился избегать устройства скульптуры по принципу дальменов, когда два камня являются несущими, а третий – несомый. Этому принципу противопоставил устройство скульптуры, вернее ее конструирование, изнутри, от некой энергетической точки. При таком подходе, как правило, не остается места пластической необходимости постамента. Раз нет постамента, нет ни низа, ни верха, нет фасада и анфасада, т.е.скульптура действительно становится трехмерно-обьемной. Сейчас мы это прекрасно понимаем по опыту космонавтов, что за пределами влияния Земли нет ни верха, ни низа, а этот подход приводит в соответствие художественный опыт с техническим и является важным фактором цельного восприятия мира.

В поисках пластических решений станковых работ я пришел к выводу, что за пределами сил гравитации формы развиваются совсем по-другому. Началом любой вещи является идея, последняя выражается некой энергетической точкой, которая, самотворясь, разрастается в пространстве по силовым осям. Этому процессу противостоит среда. В борьбе идеи за самовыражение в пространстве возникают новые формы, которые могут быть самыми причудливыми, однако Воля человека направляет их в одно русло и добивается антропоморфности, т.е. себеподобности. В этом процессе человек, наконец-то, уподобляется самому творцу. Скульптор – творец, чем не задача?
КАРТИНА ВТОРАЯ

Из щелей колхозной кузницы виден двор. Во дворе по зеленой весенней траве босиком бегают сверстники.Там живой мир, веселый, звонкий, красочный, но он за стеной кузницы воспринимается таким прекрасным лишь тогда, когда ты стоишь там за горном и целыми днями дергаешь за ручку мехов поддувала. Ты сюда поставлен не для того, чтобы зарабатывать длинные рубли, а из простого мужицкого принципа: «дети сызмала должны быть приставлены к работе», 200 грамм зерна за один трудодень – небольшой прибыток в хозяйстве. Но уж такова психология мужика-кулака, вернее раскулаченного, сосланного на Беломор-канал в коммунистический ад и оттуда чудом вернувшегося в свое родное село – социалистический ад. Средняя полоса России по климатическим условиям не субтропики, чтобы здесь пытаться выжить надо работать, причем все, и стар и млад, от рождения и до смерти. Эту простую аксиому отец знал сам и прививал детям. Здесь работали часто ради работы, отсюда сложились своеобразные принципы этнической народной веры, которой до сих пор придерживается любой неиспорченный христианскими посулами райской жизни чуваш. Согласно этой своеобразной Вере, тот мир такой же, как этот, только все в обратном порядке, там тоже работают с утра до вечера, чтобы вырастить хлеб, согреться, одеться и т.д. Поэтому сызмальства внушается мысль, что святость только в работе в поте лица, что грехи «айăп» на земле не прощаются никем, а списываются за счет накопленного трудом «сăвап». Эти простые истины давали возможность выжить и, кроме того, по возможности украшать окружающую предметную среду. До сих пор удивляет с какой скрупулезностью выполнены домовая резьба и домашняя утварь чувашей, а тонкая великолепная вышивка известна во всем мире.

Соответствующая среда, определенная жизненная установка воспитывают человека труда. Из этой среды вышли архитектор П. Егоров, ученый Н. Бичурин и многие другие российские и зарубежные великие труженики человечества.

Труд скульптора сродни труду земледельца: плохо запашешь, плохо посеешь – получишь плохой урожай. Так и в скульптуре, начиная с каркаса и кончая формовкой и отливкой модели – все надо делать основательно, особенно если дело касается скульптуры из дерева. В обиходе принято думать, что деревянное – это значит что-то несерьезное, между тем именно в деревянной скульптуре происходит взаимовоплощение скульптора и его произведения, ибо здесь нет посредников-исполнителей.

Одиноко растущее дерево для приверженцев Народной Веры имеет сакральное значение, оно является для них Осью Мира, соединяющей Мир Земной и Мир Мертвых с Миром Богов. Молитвы, произнесенные возле такого дерева, доходят до всех Миров. Там чуваши дают свом детям тайные сакральные имена, после чего человек становится Вселенски учтенным (Çын). У мари дерево, подвязанное поясом, становится Мари, т.е. человеком, и после этого с ним общаются как с собратом. Это же значение дерево имеет у удмуртов и эрзя. По понятиям Народной Веры космически приобщенный человек не исчезает бесследно, он в разных ипостасях живет вечно, а значит ему противоестесственно когда-либо возрождаться не надо (не хотелось бы общаться с возрожденным из мертвых).Так и любое спиленное на кряжи дерево не умирает, каждый кусок его становится самостоятельной единицей, имеющей свою энергетику, свое силовое поле, свою внутренную пластику.

За многолетнюю практику работы с деревом (обработал 96 кряжей) неоднократно убеждался в одном: нельзя из дерева начинать вытесывать что-либо не воплотившись в него, не почувствовав его как свое тело. Только в этом случае каждую ошибку будешь чувствовать на себе как собственную боль, что не даст далеко отклониться в сторону от первоначального замысла. Конечно, можно не считаться с сутью дерева, убив его, обрабатывая механическими пилами, но от такого «произведения» веет не благодатным теплом, а гробовым холодом.

Недавно по пути в Шемуршу остановился на площадке отдыха автомобилистов, где находится ансамбль из 17 деревянных скульптур, выполненных мною в 70-х годах прошлого века. Обветшалые, неухоженные как старые труженники, они до сих пор источают душевную теплоту. К сожалению, за 36 лет со дня их установки на место всего один раз удалось сделать косметический ремонт, на более глубокую реставрацию ни у кого средств не нашлось. Кстати сказать, монументально-декоративная композиция «Хоровод» десятилетия прозябает в безвестности на территории дома отдыха «Ильинский». Произведение ни разу не реставрировалось, искусствоведчески не анализировалось.

В республике вроде есть искусствоведы с учеными степенями, дважды-трижды лауреаты госпремий, но нет искусствоведения, вместо него идет откровенная профонация этой науки. Из-за отсутствия научного искусствоведческого анализа и оценки значимости произведений для общества любая политическая выскочка способна сделать что захочет с работой художника. Произведения задумываются и устанавливаются на определенное место не случайно – этот факт, прежде всего, вызов времени. Они призваны уравновешивать силы Мирового порядка, как, например, пирамиды в Гизах в Египте, Эйфелева башня во Франции, статуя Свободы в Америке и другие, в том числе малоизвестные памятники, но значимые для данной местности.

Пока моя «Конница» стояла в открытом пространстве на своем месте лицом на запад, волны недовольства масс и природные катаклизмы обходили стороной, она как громоотвод отводила все негативное. Как только «Конницу» перенесли за баню и даже не смыв копоти установили на фоне чертова колеса перед двумя заводскими трубами, всем стало ясно, что что-то испортилось в атмосфере Чувашии: не распаханные и не засеянные поля, заводы и фабрики, ставшие рынками для торговли чужими товарами, наркомания, пьянство, безработица и на этом фоне беспрецедентное самохвальство властьпредержащих. Повсеместно растущие архитектурные уроды с золотыми куполами, высасывающие не только все общественные средства, но и жалкие гроши пенсионеров, крестообразные монстры-монументы, напоминающие сталинские времена, - реалии сегодняшнего дня республики. Ладно бы только это, природа не такое претерпевала, подобный режим порождает множество мелких карликов-жуликов, которые вездесущие, проникая во все сферы жизнедеятельности общества, умело разлагают его. Одни и те же лица, то в качестве «спонсоров», то в виде «знатоков» или представителей общественности, проникают во все начинания, извращают идею и обокрав собранные средства, устраняются. Так неоднократно случалось с идеей создания этнопарка в г. Чебоксары, так случилось с этнокомплексом им. Н. Бичурина.

Несуразность произошла с памятником погибшим милиционерам. Первоначально был задуман фонтан, символизирующий мирную жизнь на Земле, охраняя которую отдали свою жизнь милиционеры. Вдруг на этом месте, по истечении некоторого времени появилось нечто устрашающее, грозящее всему живому – рука с карающим мечом. Авторы этого компиляционного «монумента», напоминающего тумбы доски почета сталинских времен, фактически подменили идею Защиты на идею Мести. Милиция – не карающий орган, а гарантия спокойной жизни, милиционер выходит на улицу охранять мирных граждан. В результате такой подмены некогда уютный уголок, излюбленное место отдыха матерей с детьми, превратился в курилку для студентов Института туризма.

Не дело скульптора критиковать кого-то, что-то, но это мое время, часть моей жизни, значит и я не безответственен в том, что происходит в обществе. Самый главный «разговор» мастера с идеями происходит на его кухне – в творческой мастерской. Прежде, чем приступить к «разговору», надо подготовить себя к этому, привести чувства в порядок, отрешиться от повседневных забот и только после этого браться за самое главное действо – рождение произведения.

Работа, сделанная в таких условиях, сродни сути мастера, творца данного произведения, поэтому расставаться с ним скульптору всегда болезненно. Я не спешу расставаться со своими работами. Исключением являются несколько произведений в Третьяковской галерее, Русском музее и фондах Министерства культуры РФ. Каждую свою работу считаю членом своей семьи «йыш», а с родственниками не торгуют.

Новому произведению попасть в мою семью не легко, если у кого не удался характер, стараюсь исправить, а если это не удается, то работа уничтожается, поэтому в моей семье все работы с хорошим характером, доброжелатели. «Доброжелатель», т.е. с положительным силовым полем, - «донор». Такое произведение получается не просто. Вначале скрупулезный труд по структурированию вещи. В конце – «одушевление» произведения частицей своей души – «Чун» (чун парат).

По представлениям чуваш - приверженцев Народной Веры (халăх инемĕ) «Чун» (душа) - это «слеза Бога». Вот эту слезинку и вкладывает в свои творения мастер. Процесс этот происходит для него не безболезненно, несколько недель опустошенности, как минимум, наказание за щедрость. Но и природа щедра, она быстро восстанавливает потери.

У меня не было проблем с выбором тем для произведений, они есть на триста лет наперед, но так как человеку столько лет не дано, выбираю самые актуальные, концептуальные идеи. В этом плане очень характерны работы из серии «Инволюция», состоящая из «Творца», «Громовержца» и Бога подземного мира «Аçтаха». Работы «Страсть», «Икар», «Уставший ангел» не имеют в традиционном понимании фасада-анфасада, низа-верха, в них каждая сторона и даже деталь манифестируют заложенную идею, при их демонстрации нет проблемы как положить, поставить или подвесить.

Теперь я свободен и делаю что хочу и как хочу на любую тему. Кстати, темы, как таковой, в моих произведениях нет, ибо последняя предполагает сюжет, который диктует театральность. В изобразительном искусстве они не существенны. В моем творчестве они заменены «явлением», мои работы не разыгрывают ситуацию, а являют. Явить можно любые понятия, здесь простор для «реализма без берегов», как говорил Роже Гароди. В этом ключе работали художники-импрессионисты в начале прошлого столетия, но это движение не коснулось скульптуры. Попытки создать что-то экспрессивное, иное, чем было, привели к разрушению науки скульптуры. В результате скульптура скатилась до фетишизма и манипуляциям с предметами быта. В живописи опыты импрессионистов оправданы новыми идеями восприятия цвета, в скульптуре же того времени подобные идеи еще не созрели. Впоследствии, полеты в космос, пребывание в невесомости подсказали совсем другое видение принципов формообразования – без земного притяжения в открытом пространстве, без воздействия сил гравитации. Это, несомненно, самое великое мировоззренческое открытие человечества после освоения огня и изобретения колеса.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ, ИЗВЕЧНАЯ

Раннее утро, солнце, вокруг цветущая природа и человек, в поте лица трудящийся на земле: вспахать, подготовить зерно, проборонить, тщательно без огрехов посеять, укрыть зерно, обкатать пашню от излишнего испарения – в этом процессе нет мелочей, от обстоятельности каждой операции зависит будущий урожай.Таков труд земледельца, таков труд и скульптора, в их работе нет мелочей, все серьезно, все значимо, сакрально чисто.

В 1992 году в разгар «перестройки» в стране на одном гектаре земли возле родимого дома на лесной опушке поселка Баскаки Шемуршинского района организовал фермерское хозяйство, вручную обработал землю, посеял гречиху, которая, к сожалению, померзла. Тут же из райцентра, к несчастью, прислали штраф за подписью прокурора района за несвоевременную подачу отчетности. Денег на оплату штрафа не было, пришлось оставить фермерское дело. Так бесславно закончилось мое фермерское дело.

Что делать? Я как приверженец Народной Веры, по мнению властьпредержащих, значит инакомыслящий, закрыт со всех сторон. Единоверцы, обозванные язычниками, в республике повсеместно преследуются. Это инквизиторское дело ведет вся та же партноменклатура.

Годы идут... Пока есть силы стал самовольно возводить памятные знаки: вблизи Батуми установил скульптурную фигуру Пиросмани, соорудил памятный знак Н. Бичурину, на доме одноименной улицы повесил горельеф Н. Ашмарина. Тут же власти спохватились и запретили заниматься этим делом. Пытался незаметно для «демократической» власти выполнять заказы, но тут же поступала команда: «не оплачивать труд язычника!». В списке неплательщиков оказалась властьпредержащая элита, успешно переселившаяся со всеми наградами и должностями из коммунистического рая в рай рыночной экономики. Эх! Сколько творческих работ мог бы перевести в бронзу на эти деньги! Жалко потерянного времени, а это самая большая потеря для творца.

Обращаться в суд бесполезно. Тенденционность решений судебной власти в Чувашии общеизвестна. В этом я убедился, когда суд от имени Российской Федерации лишил Чувашскую Народную Веру юридического статуса.

К сожалению, в Чувашии в такой ситуации оказался не один я. Систематические неплатежи крестьянам полностью отвратили их от земледельческой культуры, многие поля не пашутся, не засеиваются, не убираются. Есть должностные лица, но нет ни сельскохозяйственной, ни культурной политики.

Народ на глазах теряя традиционные духовные ценности своей этнической Народной Веры, деградирует, превращается в массу без истории, без чести, без совести. Идет тотальное наступление на язык этого народа, год за годом, планомерно суживается область его применения, по сути образовательная политика в России имеет ярко выраженный шовинистический характер: для русских 40 процентов обучения на русском языке в прибалтийских странах - мало, в то же время 3-4 процента обучения инородцев на родном языке в России - много.

Питательной средой для творчества является этническая среда. Поэтому мне особенно больно видеть как на глазах, ради неуемных амбиций Русской Православной Церкви, уничтожаются тысячелетние традиции Народной Веры моего народа. Я не могу об этом не говорить, потому что Народная Вера и связанный с ней язык народа – это источники моего вдохновения, моей творческой жизни.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ, СОПРИЧАСТНАЯ К ИЗВЕЧНОМУ

В годы моей юности колхозы должны были ежегодно поставлять государству не только зерно, картофель, овощи, яйца, мясо, масло, мед, но и жеребят для кавалерии Красной армии. Чтобы жеребцы были пригодными для службы в армии, спины их должны быть без прогиба, поэтому для их приручения в конюхи брали легких ребят. Частенько между собой мы устраивали скачки на своих объезжанных конях. На одном из таких соревнований мой жеребец мало-помалу начинает выдвигаться вперед, напарник, видя это, бьет моего коня кнутом по голове. Жеребец от неожиданности шарахается в сторону. Падение в бездну... Я на синем небе, здесь легко, чисто, а внизу – постепенно оседающая пыль, поднятая моим падением на землю.Пыль постепенно рассеивается и сквозь ее пелену я вижу себя, лежащего распластав руки. Проходит много времени. С высоты с удивлением смотрю на себя, лежащего на дороге. Я все вижу, все понимаю, сквозь пыль просвечивает удивительно чистое голубое небо. Хочу дышать, но не получается. Вдруг из-за пыльной завесы появляется мой жеребец и мокрыми губами касается моего лица. О радость, я задышал! Теперь я в одном, мне хорошо и покойно.

Теперь я знаю, одно «Я» бестелесное, легкое, другое «Я» – тяжелое, неподвижное могут существовать порознь. Часто, очень часто на различных выставках мы видим только одну половину – тяжелую, неподвижную, а другой – легкой, чувственной в ней нет. Видимо скульптор не сумел найти вторую половину и вдохнуть ее в тяжелую массу. В результате скульптура осталась мертвой, безжизненной. По моему убеждению, легкое жизненное «Я» в произведение переходит от собственного «Я» скульптора-творца, поэтому удачные работы (таковых, на мой взгляд, не более 2-3 % от всей массы произведений в мире) встречаются крайне редко. Такие произведения, как правило, имеют свою ауру и являются источником энергии, которая аналогична энергии скульптора-творца. Благодатная творческая энергетика скульптора и умело сконструированная фигура создают вещь «два в одном», неповторимую, образную. Счастлив тот мастер, кому удается воплотить две субстанции в одном произведении.

Скульптор, работая долго и скрупулезно над формой, одновременно «плетет» ей душу. Этот процесс сродни мистической медитации, во время которой постигается сокровенное.

В процессе изображения высших существ происходит их приближение к земной жизни людей. Таким образом «Небесный дом» богов и «Земной дом» людей становятся взаимовхожими друг в друга. Боги и люди дружат домами, как было когда-то до отделения Неба от Земли.

Этот единый мир богов и людей утрачен по причине плохого поведения людей, однако приверженцы Народной Веры в своих молениях с жертвоприношениями и призыванием душ предков и богов (нетĕрсем) добиваются ощущения единения двух миров. Будучи организатором таких мероприятий мне не раз приходилось испытывать чувство восторга от подобных общений. Восторг же вызывает желание творить, созидать. Очень возможно, что та творчески нацеленная страсть черпается именно на этих молениях.

Восторг подпитывается энергией. Происхождение энергии определяет результат творения. Лунный отраженный свет дает сиюминутный эффект, но он недолговечен, да и произведения, созданные под этой энергетикой не отдают, а вбирают в себя энергетику зрителей – вампирируют. Энергетика отраженного света пригодна разве что для проявления «чудес», вроде «плач икон», «мироточение», «снисхождение огня» и т.п. Настоящая скульптура рождается в поле животворящего света - лучах Солнечного света, произведение с такой энергетикой становится донором. Такие работы проверяются выносом их под открытое небо. Произведение, выдержавшее испытание открытым небом и всеобъемлющим солнечным светом, получает право жить среди людей.

Некоторые старые мастера понимали это, в чем воочию убеждался не раз. В советское время была хорошая традиция Союза художников Российской Федерации на конкурсной основе собирать скульпторов на творческую дачу им. Кардовского в Переславле-Залесском (там я побывал 7 раз). Собирались туда, естественно, самые продвинутые в своем ремесле мастера, прошедшие конкурсный отбор. Среди них были люди с самым различным образованием и без образования, но у каждого было то, что позволило ему работать здесь. Когда находишься рядом с такой творческой среде, невольно смотришь на свои творения как бы со стороны, видишь кто в чем силен. Если имеешь что-то интересное, происходит доверительный взаимообмен секретами творчества. Оглядываясь назад, теперь понимаю, что эти встречи дали мне многое, там я понял, что необходимо, чтобы быть самим собой. Жаль, у нового поколения скульпторов нет такой возможности.
КАРТИНА ПЯТАЯ. НЕВЕСОМОСТЬ

Полет во сне, все так просто, нужно лишь внутренне сконцентрироваться, собраться с силами и, оттолкнувшись от Земли, полететь. Лететь над домами, высоковольтными проводами, полями, лесами. Удивляюсь, почему не все люди летают, показываю как это делать, все же так просто!

Человека от животных отделяет его первый практический опыт, когда он, положив на два камня третий, сделал первый шаг в преодолении сил гравитации. Чтобы сделать следующий шаг в этом направлении, ему пришлось вытесать миллионы блоков камней, сложить их в пирамиду, а наверху установить символ жизни – Бен-Бен, знаменуя победу разума над стихией сил гравитации. Результатом этой борьбы являются такие замечательные памятники архитектуры, как Стоухендж, Луксор, Акрополь, пирамиды по всему миру и т.д. Помимо архитектурного освоения невесомости, человечество постоянно стремилось быть независимым от сил гравитации и другими путями. Технический прогресс дал реальный шанс ощутить прелести невесомости, полеты в космос сегодня – повседневная реальность.

Если физически человек давно уже пользуется благами невесомости, то сознанием он еще до сих пор остается рабом гравитации.Особенно процесс освобождения из плена силы тяготения Земли виден в скульптуре. Первую брешь в освобождении от принципа дальменов пробил Фидий, затем Роден, Марино-Марини вовсе отказался от притяжения и борьбы с ним.

Практика убеждает, что высокое сознание – идея всегда возникает вне зависимости от поля действия притяжения как некая точка в пространстве. Эта точка получает развитие по заданным осям интуитивного поиска в открытом пространстве. Скульптура, выстроенная по этому принципу, резко отличается от произведений, устроенных по принципу дальменов. Ей не нужен постамент, не нужен плинт, не нужны вообще никакие сопутствующие традиционной скульптуре атрибуты, она может быть подвешена или просто брошена на землю, но, тем не менее, ни в каком положении не теряет своего идейно-смыслового значения. Этот метод, метод свободного формирования предмета в пространстве, дает неограниченные возможности в формотворчестве, человек становится подлинным творцом, независимым ни от каких-либо табу и канонов. Метод становится средством творчества настоящего времени.

Мои скульптуры, возникшие как интуитивные идеи, воплотились в трехмерном пространстве независимо от сил гравитации, они однозначны со всех сторон, заложенный в них смысл не теряется в любом положении. Условно они упираются на три точки, это получилось произвольно само-собой. Начатые от зерна, нарастаясь они приобретали самые причудливые формы в заданных идеей параметрах. Здесь скульптор выступает как демиург, как программист и как исполнитель одновременно.

Наблюдаемые сегодня формалистические манипуляции с предметами быта, с техническими изделиями – это тупик в мироощущении. Устройство скульптуры на принципах притяжения Земли не соответствует сегодняшнему мироощущению, коллизия во взглядах заводят дело в тупик, что и наблюдаем на практике.

Современному миропониманию соответствует свободное творчество без призывов, понуканий, поучений, творчество в свободном полете, вне зависимости от сил гравитации. Являть предметно явления, а не зеркально отображать действительность, творить по законам науки скульптуры - науки формообразования в свободном пространстве - задача не объятная, как сама вселенная, но очень интересная. В этом смысле она всесильна, всемогуща.

КАРТИНА ШЕСТАЯ

АПОФЕОЗ. ПРЕЛЮДИЯ. КОММУНИСТ НЕ ТОЙ КАТЕГОРИИ

Сижу под партой и перочинным ножом вырезаю фигурку из карандаша. Спрятался я туда видимо от стыда за свое асоциальное происхождение. Всех одноклассников приняли в пионеры, до этого долго готовились отдавать честь, повязывать галстук, маршировать. Готовился и я, но всех приняли, а меня отвели в сторону и сказали, что в списках не значусь. Так из круглого отличника я вскоре стал единичником. В среднюю школу пошел не в райцентр в 3-х километрах от нашего села, а за 18 километров в другую республику, думая, возможно там не знают мою асоциальность.

Настало время приема в комсомол, но и там моей фамилии в списке не оказалось! Правда впоследствии членские взносы все-таки заставили платить, видимо деньги и у комсомольцев тоже не пахнут.

После полутора лет мытарства меня наконец-то приняли в партию, уж очень мне хотелось знать, что это за люди, которым любые, по словам отца-кулака (покалеченного жерновами мельницы, обобранного до нитки раскулачиванием и сосланного на Беломор-канал, затем при защите Москвы раненного и контуженного, однако оставшегося в живых), бестолковые решения прощаются.

Где и как принимаются решения так и не узнал, но скоро понял, оказывается я совсем не тот коммунист. При установке монументально-декоративной композиции «Конница» надорвался и упал как подкошенный. С трудом доковылял до партстационара, находившегося через дорогу и попросил оказать мне медицинскую помощь. Строгая медсестра сказала, что здесь лечат только коммунистов. «Так я и есть, тот самый настоящий коммунист», - молвил я. Она достала толстую книгу, посмотрела и изрекла: «Вас здесь нет, значит вы коммунист не той категории». Пришлось уползти без оказания элементарной медицинской помощи. После этого я провалялся в постели полтора года, так и не обследованный коммунистической медициной.

Видимо я сам такой неправильный человек. Между тем моя Народная Вера помогла разобраться в собственном доме - своем теле, снова встать на ноги и заняться творческим созидательным трудом.

Мне даже достались звание и награда местного значения, но больше всего радовало признание моих произведений продвинутыми музеями страны. Как-то, оглядываясь по сторонам, один сотрудник местного музея показал справочник рейтингов художников России за 300 лет, где значилась и моя фамилия.

Ну и апофеозом всего послужило письмо из общества “American Biographical Institute» о включении меня в список пятидесяти выдающихся людей Земли на получение именной медали «The World Medal of Freedom». Значит, подумал я, в мире кроме христианского Бога есть нечто, которое видит и замечает ратный труд человека! В первое время, усомнившись в происходящем, послал сообщение о том, что я никогда и никуда не обращался о награждении какими-либо наградами. Оказалось, все правильно, вскоре получил именную медаль «За свободу Мира» № 43 of 50.

Смысл медали мне нравится, я его понимаю как свободу от глупостей и мерзостей, зачастую совершаемых человечеством, прикрываясь ложными идеями. Что ж: «Да здравствует, свобода Мира!»
ПОСЛЕСЛОВИЕ

В данном творческо-автобиографическом эссе мне не хотелось кого-либо критиковать или высказывать обиды, вместе с тем, я не смог идти против правды жизни. Жизнь такая, какая она есть, со всеми ее противоречиями.

Порой мне хочется видеть все в розовом свете и быть угодным всем, но это сразу сделало бы меня двуличным. Двуличие и необязательность, по-моему, основные источники зла в современном мире, в этом мы неоднократно убеждались на примере высокопоставленных чиновников.

В творчестве двуличие невозможно спрятать ни под каким комуфляжем, такие произведения воспринимаются как нечто отвратное, люди на интуитивном уровне распознают их. Я ни одну работу не вывел на свет ради чьего-то удовольствия, сознание этого дает мне силу и уверенность в правоте своего дела. В жизни своей знал много начинающих художников, которые наперекор, тогда еще не испорченной совести, делали работы, угодные сиюминутной политической конъюнктуре в надежде устроить бытовые условия: добиться квартиры, творческой мастерской, стать членом творческого союза, получить звания и всевозможные награды. В итоге жизнь такого человека превращается в сплошную гонку еще за чем-то, а это без угождения, без лести властьпредержащим невозможно. В конце-концов человек теряет свою творческую индивидуальность, становится подлецом и негодяем. К старости, увешанный всевозможными наградами, с несколькими ничего не значащими произведениями, с пустым сердцем, никому не интересный оказывается у края пропасти, откуда возврата нет.

Как бы не лгали религиозные адепты о возрождении после смерти (более отвратительного занятия представить невозможно) или многократном перерождении в разных существах (тоже мерзость, не лучше первой), человеку не дано снова жить под Солнцем и грехи, совершенные при жизни, ни за какую мзду ни на этом, ни на том свете не прощаются. Поэтому человек должен жить на этом свете, взвешивая каждый свой поступок, беречь каждый световой час. Говорю это не в качестве поучений, а для себя, для контроля за собой. Кому как нравится, дело выбора.

С уважением всех и вся, Федор Мадуров.

24.04.07